Кошка мечтала о крыльях; ей хотелось попробовать летучих мышей
19.05.2014 в 14:55
Пишет N.K.V.D.:Золотые Ворота - историческое и эротическое наследие Киева
В 1981 году в Киеве, при раскопках Золотых Ворот С. А. Высоцким был обнаружен рисунок, который он публиковать отказался. Широкой общественности он стал доступен только в 2005 году, после публикации в статье сотрудника института философии им. Г. С. Сковороды НАН Украины Юрия Писаренко "Запретный рисунок из Золотых ворот Киева".
Её я и привожу... "... Существенная информационная открытость современного общества позволяет обсуждать темы, которые ещё более десятка лет тому назад публично затрагивать считалось неприличным. По степени табуированности с темой политики в нашей стране могла соперничать только тема секса. Очевидно, именно в области этого запрета, как ни в одной другой, у нас были приумножены традиции христианства.
Неслучайно своеобразным эталоном целомудрия для нас и по сей день остается образ средневековой Руси. Она неизменно предстает перед нами величественно строгой — в иконописных ликах, заботах об «учении книжном», «земельном строении», в аскетическом подвиге лаврских монахов и т. п. Вне пределов официальной истории лежит обширное поле «культуры безмолвствующего большинства», где проявления возвышенные зачастую уступают более низким и обыденным, но от этого не менее интересным для науки.
(Золотые ворота до реконструкции 1982 года. Фото конца 1950-х гг.) Тема «женолюбия» изредка прорывается на страницы летописи, в связи с изображением греховного, языческого образа жизни со свойственной ему неупорядоченностью половых отношений. Так, согласно Повести временных лет, в отличие от тихого и кроткого брачного обычая полян, живущие «зверьскым образом» деревляне, якобы, не знали браченья, «но оумыкаху оу воды д[е]вица».
Что же касается радимичей, вятичей и северян, то «[...]срамословье в нихъ пред о[т]ци и пре(д) снохами, и бьраци не бываху в них, но игрища межю селы, и схожахуся на игрищ(а), на плясанья, и на вся бесовьскыя пе(с)ни, и ту оумыкаху жены собе, с неюже кто свещеваше(с), имяху(т) же по две и по три жены».
Особым развратом отличалось поведение языческого князя Владимира: «[...] и бе не сытъ блуда, и приводя к себе мужьскыя жены, и д[е]в[и]ци растляя [.. .]».
Христианского автора одного из поучений против язычества XII в. повергало в шок то, что язычниками чтутся «в образ створены» «срамныя оуды», и что «словене же на свадьбах вкладываюче срамоту и чесновиток в ведра пьють».
Как о распространённости, так и о живучести последней традиции свидетельствует то, что очевидцы рассказывали о ней историку религии Н. М. Гальковскому. «...Нам передавали, — писал учёный, — что в прежние годы, не особенно давно, на свадьбах, молодым (жениху и невесте) давали выпить стакан воды с мужским семенем, преимущественно от монаха. Это делалось для плодородия брачной четы».
Здесь не остаётся ничего другого, как предположить, что монах в подобных случаях не гнушался роли языческого волхва. Для представителя традиционной культуры, всей своей повседневной жизнью связанного с производительными силами природы, секс осмысливался не только как область телесных наслаждений, но и как естественный канал включения в общий космический ритм существования окружающего животного и растительного мира. Мало того, мужская сила понималась как способствующая стимуляции и воспроизводству космических сил.
Очевидно, воплощением этой языческой, «натуралистической» идеи может считаться знаменитый Збручский идол: изображая общую структуру Вселенной, как мир людей, так и мир богов он делит на «женское» и «мужское», а самому космосу придаёт форму фаллоса. Несмотря на то, что с распространением христианства подобные монументальные символы язычества, как и всякая «срамота», находили упокоение в своей исконной животворящей водной стихии, разгульная аграрная праздничность кое-где уцелела до наших дней. Благодаря публикациям последнего десятилетия, становится очевидным, что вопреки осуждению церковью и различным социальным экспериментам в селе, и в наше время продолжают отмечаться древние земледельческие праздники, сопровождающиеся «ритуально-непристойным» поведением.
(Открытие новых Золотых Ворот состоялось в 1982 году, в год празднования 1500-летия Киева) Например, человека, выросшего в современном городе, не могут не удивлять этнографические данные конца XX века о праздновании Духова дня (Троицы) в с. Троицком Калужской области, включающем торжественное шествие с культовой куклой, во время которого исполняются «срамные» песни, специально, «чтобы лён хорошо рос».
Обращая внимание на то, что в аграрных праздниках Средневековья преобладали гротескные образы, представлявшие «низкие» аспекты бытия — пищеварение и размножение, М. М. Бахтин приходил, в то же время, к выводу, что эти образы служили реализации главной задачи праздника, связанной с высшими целями человеческого существования — возрождением и обновлением.
Праздничная развязность была выражением временной, эфемерной победы над страхом перед силами природы, но, прежде всего, «над моральным страхом, сковывающим, угнетающим и замутняющим сознание человека: страхом перед всем освящённым и запретным ("мана" и "табу"), перед властью божеской и человеческой.. .». Если наступающая рано или поздно смерть всего живого в природе может считаться главным символом закрепощения, несвободы, ограничения воли, то одним из ярких проявлений свободы является лежащая в основе зарождения новой жизни сексуальность.
В свою очередь, игнорируя этот немаловажный аспект, нельзя понять, каковы были степень и качество свободы человека прошлого. В последнее время учёные, сознающие это, получили возможность публиковать данные о месте эротики в отечественной культуре, хотя и с полным сознанием того, что областью их исследования является «анти-мир» этой самой культуры.
Как целесообразность подобных исследований, так и познавательный интерес получаемых результатов обосновывает А. Топорков в непревзойденной по колориту статье «Эротика в русском фольклоре». Уже это небольшое вступление к одному из тематических сборников раскрывает нам, насколько мы пока еще далеки от истинного понимания духа народной (читай — древнерусской) культуры.
Ученый, в частности, отмечает: «Для человека, воспитанного в рамках современной городской культуры, сфера пола и материально-телесного низа окружена частоколом запретов и умолчаний, сопряжена с вполне определенным эмоционально-психологическим ореолом: это табуировано, греховно, грязно и стыдно. В народной же традиции половая жизнь воспринимается куда более индифферентно. О ней достаточно свободно говорят, называя вещи своими именами, и при этом не возникает ощущения, что речь идет о чем-то греховном и грязном».
В качестве подтверждения древности, укоренённости традиций эротического фольклора, автором приводятся данные материальной культуры, — фаллоподобные славянские идолы и снабженные эротическими надписями севернорусские прялки.
Среди работ киевских археологов, изучающих древнюю Русь, выделяется публикация В. Н. Зоценко, посвященная шиферному пряслицу из Вышгорода под Киевом, предположительно второй половины XI — первой половины XII вв. с надписью «БЛЯТЫ».
Очевидно, это слово отвечало на вопрос: «Кого, чей (пряслень)?», тем самым указывая на имя владелицы данного предмета — «БЛЯТА» (по В. Н. Зоценко — «БЛЯТЬЯ»). Этот антропоним автор статьи производит от существительного «БЛЯДЬ» и подчеркивает, что последнее в древности отнюдь не всегда наделялось негативным смыслом.
Вывод ученого достаточно неожиданен. Надпись на вышгородском пряслице он относит к числу «заклинаний (пожеланий, сохранения) лучшей доли, благосостояния, человеческого согласия. Социальная карточка этого имени на фоне древнерусского общества принадлежит широчайшим народным кругам, непосредственно связанным с миром материальных вещей и производства, в недрах которых долго удерживались мировоззренческие основы языческой архаики».
Данная публикация призвана продолжить начатую не так давно традицию.
В конце 80-х годов прошлого века, в пору моей работы в отделе археологии Киева Института археологии АН Украины, ко мне в руки попала фотография необычного рисунка-граффито из Золотых ворот в Киеве, из раскопок, проведённых С. А. Высоцким18 в 1981 г. Абсолютная табуированность содержания рисунка не вызывала ни малейшего сомнения в том, что он никогда не будет опубликован автором находки. Судя по всему, к тому времени тема курьёзного граффито в отделе уже никого не интересовала, и никто не возражал, чтобы я взял лежавшую без дела фотографию себе. Даже спустя несколько лет после смерти С. А. Высоцкого (1998 г.), граффито так и осталось неопубликованным.
Итак, что же собой представляет запретный рисунок? В гротескной и очень условной манере он передаёт половой акт: мужчина, стоящий на коленях с комично разведёнными руками, изображён в момент близости с женщиной, лежащей на спине, с ногами, согнутыми в коленях.
Партнёр — молодой, безбородый и безусый человек с тонкими чертами лица и намёком на улыбку — полуодет: на голове шапка в виде колпака или клобука, из-под которой сзади, над затылком выбиваются пряди длинных волос или какие-то ленты. На нём также кафтан (рубаха?), застёгнутый до пояса на пять больших пуговиц. Нижняя часть тела обнажена, детально прорисован половой член.
В сравнении с мужчиной, партнёрша изображена небрежно. Лицо передано грубо, карикатурно. Рук и чётко обозначенной груди не видно. Возможно, процарапать горизонтально расположенную фигуру было сложнее. Женщина полностью обнажена, хотя несколько поперечных рисок на левой ноге, кажется, указывают на наличие какого-то чулка (Рис. 1, 2).
Рис. 1. Граффито из Золотых ворот. Фото (раскопки С.А. Высоцкого 1981 г.)
(Рис. 2. То же граффито, прорись по фотографии )
Приведённое изображение занимает собой часть целого, склеенного при реставрации из двух, куска цемяночной штукатурки (22 x 13 см), ранее частично опубликованного автором находки С. А. Высоцким в монографии «Киевские граффити XI-XVII вв.» под № 30120.
Здесь помещено погрудное изображение лысого (?) человека в профиль и однострочная надпись: «Господи, по[мози] рабу Дми[тру]». На таблице VI в книге Высоцкого (см. наш рис. 3) можно увидеть в левой стороне этого рисунка нижние части ног «партнёрши» и туловища «партнёра» приводимого нами изображения.
Судя по глубине и толщине линии рисунка, «портрет Дмитра» и «любовная сцена» разновременны: профиль с надписью о Дмитре процарапан чем-то тонким и неглубоко, тогда как «сцена близости» — очень основательно, «с чувством». Думаем, что надпись: ГИ ПОМО[ЗИ], которой касается левая рука «партнёра» также относится к «дмитровской композиции», так как процарапана намного тоньше. Вероятно, вся композиция с профилем появилась раньше.
Об обстоятельствах находки этого куска штукатурки, как и ряда других, С. А. Высоцкий писал:
«...Летом 1981 г. во время восстановления Золотых ворот обнаружено несколько фрагментов древней штукатурки XI в. с начертанными на них надписями и рисунками. Куски штукатурки лежали на глубине примерно 2,5 м от уровня современной поверхности земли и относились к несохранившейся южной части западной стены ворот. В склеенном виде они представляют собой куски отделочного раствора шириной 13-13,5 см, чередовавшегося первоначально с рядами плинфы, образуя кладку с утопленными рядами. Снизу и сверху штукатурка подрезана фаской, поверхность её гладкая, хорошо затёртая».
(Рис. 3. Фото и прорись граффити № 301. Таблица VI, по С. А. Высоцкому)Приблизительное место, где был найден фрагмент штукатурки с граффито (№ 301), указано на плане, приводимом в монографии учёного (Рис. 4). О первоначальном местоположении рисунка можно судить по замечанию С. А. Высоцкого о том, что большинство граффити, прослеженных непосредственно на стенах, находилось внутри проезда ворот на уровне, доступном росту человека, а именно на этой высоте древние авторы обычно писали на стенах. Граффити Золотых ворот учёный датировал XI-XII веками.
Можно лишь гадать о том, кто и при каких обстоятельствах нацарапал рассматриваемый рисунок на стене Золотых ворот. Портретная тщательность изображения мужчины и его платья говорит о том, что это либо сам автор, либо кто-то из его знакомых, кого он увидел в подобной ситуации. Если же это — автопортрет, то, возможно, он фиксировал уже случившееся или же передавал эротическую фантазию «неизвестного художника».
(Рис. 4. Место находки фрагмента штукатурки с граффито № 301 на плане Золотых ворот, по С. А. Высоцкому)_ Приведённое граффито заслуживает нашего внимания уже потому, что со времени своего начертания (XI-XII вв.) это было первое, что «встречало» въезжавших в Киев через Золотые ворота — как простых людей, так и выдающихся исторических деятелей. Это вносит некую шутливую нотку в привычно серьёзную и даже драматическую историю древнерусской столицы.
Естественно, попадись нам на глаза аналогичное современное граффито, оно справедливо будет оценено как непристойное. Но по прошествии столетий подобное произведение интимного жанра воспринимается совсем по-иному, как сказали бы философы — экзистенциально, ибо ничто так не трогает нашего современника, как столкновение с прошлым в его непреходящей человеческой сущности".
(С.)
URL записиВ 1981 году в Киеве, при раскопках Золотых Ворот С. А. Высоцким был обнаружен рисунок, который он публиковать отказался. Широкой общественности он стал доступен только в 2005 году, после публикации в статье сотрудника института философии им. Г. С. Сковороды НАН Украины Юрия Писаренко "Запретный рисунок из Золотых ворот Киева".
Её я и привожу... "... Существенная информационная открытость современного общества позволяет обсуждать темы, которые ещё более десятка лет тому назад публично затрагивать считалось неприличным. По степени табуированности с темой политики в нашей стране могла соперничать только тема секса. Очевидно, именно в области этого запрета, как ни в одной другой, у нас были приумножены традиции христианства.
Неслучайно своеобразным эталоном целомудрия для нас и по сей день остается образ средневековой Руси. Она неизменно предстает перед нами величественно строгой — в иконописных ликах, заботах об «учении книжном», «земельном строении», в аскетическом подвиге лаврских монахов и т. п. Вне пределов официальной истории лежит обширное поле «культуры безмолвствующего большинства», где проявления возвышенные зачастую уступают более низким и обыденным, но от этого не менее интересным для науки.
(Золотые ворота до реконструкции 1982 года. Фото конца 1950-х гг.)
Что же касается радимичей, вятичей и северян, то «[...]срамословье в нихъ пред о[т]ци и пре(д) снохами, и бьраци не бываху в них, но игрища межю селы, и схожахуся на игрищ(а), на плясанья, и на вся бесовьскыя пе(с)ни, и ту оумыкаху жены собе, с неюже кто свещеваше(с), имяху(т) же по две и по три жены».
Особым развратом отличалось поведение языческого князя Владимира: «[...] и бе не сытъ блуда, и приводя к себе мужьскыя жены, и д[е]в[и]ци растляя [.. .]».
Христианского автора одного из поучений против язычества XII в. повергало в шок то, что язычниками чтутся «в образ створены» «срамныя оуды», и что «словене же на свадьбах вкладываюче срамоту и чесновиток в ведра пьють».
Как о распространённости, так и о живучести последней традиции свидетельствует то, что очевидцы рассказывали о ней историку религии Н. М. Гальковскому. «...Нам передавали, — писал учёный, — что в прежние годы, не особенно давно, на свадьбах, молодым (жениху и невесте) давали выпить стакан воды с мужским семенем, преимущественно от монаха. Это делалось для плодородия брачной четы».
Здесь не остаётся ничего другого, как предположить, что монах в подобных случаях не гнушался роли языческого волхва. Для представителя традиционной культуры, всей своей повседневной жизнью связанного с производительными силами природы, секс осмысливался не только как область телесных наслаждений, но и как естественный канал включения в общий космический ритм существования окружающего животного и растительного мира. Мало того, мужская сила понималась как способствующая стимуляции и воспроизводству космических сил.
Очевидно, воплощением этой языческой, «натуралистической» идеи может считаться знаменитый Збручский идол: изображая общую структуру Вселенной, как мир людей, так и мир богов он делит на «женское» и «мужское», а самому космосу придаёт форму фаллоса. Несмотря на то, что с распространением христианства подобные монументальные символы язычества, как и всякая «срамота», находили упокоение в своей исконной животворящей водной стихии, разгульная аграрная праздничность кое-где уцелела до наших дней. Благодаря публикациям последнего десятилетия, становится очевидным, что вопреки осуждению церковью и различным социальным экспериментам в селе, и в наше время продолжают отмечаться древние земледельческие праздники, сопровождающиеся «ритуально-непристойным» поведением.
(Открытие новых Золотых Ворот состоялось в 1982 году, в год празднования 1500-летия Киева)
Обращая внимание на то, что в аграрных праздниках Средневековья преобладали гротескные образы, представлявшие «низкие» аспекты бытия — пищеварение и размножение, М. М. Бахтин приходил, в то же время, к выводу, что эти образы служили реализации главной задачи праздника, связанной с высшими целями человеческого существования — возрождением и обновлением.
Праздничная развязность была выражением временной, эфемерной победы над страхом перед силами природы, но, прежде всего, «над моральным страхом, сковывающим, угнетающим и замутняющим сознание человека: страхом перед всем освящённым и запретным ("мана" и "табу"), перед властью божеской и человеческой.. .». Если наступающая рано или поздно смерть всего живого в природе может считаться главным символом закрепощения, несвободы, ограничения воли, то одним из ярких проявлений свободы является лежащая в основе зарождения новой жизни сексуальность.
В свою очередь, игнорируя этот немаловажный аспект, нельзя понять, каковы были степень и качество свободы человека прошлого. В последнее время учёные, сознающие это, получили возможность публиковать данные о месте эротики в отечественной культуре, хотя и с полным сознанием того, что областью их исследования является «анти-мир» этой самой культуры.
Как целесообразность подобных исследований, так и познавательный интерес получаемых результатов обосновывает А. Топорков в непревзойденной по колориту статье «Эротика в русском фольклоре». Уже это небольшое вступление к одному из тематических сборников раскрывает нам, насколько мы пока еще далеки от истинного понимания духа народной (читай — древнерусской) культуры.
Ученый, в частности, отмечает: «Для человека, воспитанного в рамках современной городской культуры, сфера пола и материально-телесного низа окружена частоколом запретов и умолчаний, сопряжена с вполне определенным эмоционально-психологическим ореолом: это табуировано, греховно, грязно и стыдно. В народной же традиции половая жизнь воспринимается куда более индифферентно. О ней достаточно свободно говорят, называя вещи своими именами, и при этом не возникает ощущения, что речь идет о чем-то греховном и грязном».
В качестве подтверждения древности, укоренённости традиций эротического фольклора, автором приводятся данные материальной культуры, — фаллоподобные славянские идолы и снабженные эротическими надписями севернорусские прялки.
Среди работ киевских археологов, изучающих древнюю Русь, выделяется публикация В. Н. Зоценко, посвященная шиферному пряслицу из Вышгорода под Киевом, предположительно второй половины XI — первой половины XII вв. с надписью «БЛЯТЫ».
Очевидно, это слово отвечало на вопрос: «Кого, чей (пряслень)?», тем самым указывая на имя владелицы данного предмета — «БЛЯТА» (по В. Н. Зоценко — «БЛЯТЬЯ»). Этот антропоним автор статьи производит от существительного «БЛЯДЬ» и подчеркивает, что последнее в древности отнюдь не всегда наделялось негативным смыслом.
Вывод ученого достаточно неожиданен. Надпись на вышгородском пряслице он относит к числу «заклинаний (пожеланий, сохранения) лучшей доли, благосостояния, человеческого согласия. Социальная карточка этого имени на фоне древнерусского общества принадлежит широчайшим народным кругам, непосредственно связанным с миром материальных вещей и производства, в недрах которых долго удерживались мировоззренческие основы языческой архаики».
Данная публикация призвана продолжить начатую не так давно традицию.
* * *
В конце 80-х годов прошлого века, в пору моей работы в отделе археологии Киева Института археологии АН Украины, ко мне в руки попала фотография необычного рисунка-граффито из Золотых ворот в Киеве, из раскопок, проведённых С. А. Высоцким18 в 1981 г. Абсолютная табуированность содержания рисунка не вызывала ни малейшего сомнения в том, что он никогда не будет опубликован автором находки. Судя по всему, к тому времени тема курьёзного граффито в отделе уже никого не интересовала, и никто не возражал, чтобы я взял лежавшую без дела фотографию себе. Даже спустя несколько лет после смерти С. А. Высоцкого (1998 г.), граффито так и осталось неопубликованным.
Итак, что же собой представляет запретный рисунок? В гротескной и очень условной манере он передаёт половой акт: мужчина, стоящий на коленях с комично разведёнными руками, изображён в момент близости с женщиной, лежащей на спине, с ногами, согнутыми в коленях.
Партнёр — молодой, безбородый и безусый человек с тонкими чертами лица и намёком на улыбку — полуодет: на голове шапка в виде колпака или клобука, из-под которой сзади, над затылком выбиваются пряди длинных волос или какие-то ленты. На нём также кафтан (рубаха?), застёгнутый до пояса на пять больших пуговиц. Нижняя часть тела обнажена, детально прорисован половой член.
В сравнении с мужчиной, партнёрша изображена небрежно. Лицо передано грубо, карикатурно. Рук и чётко обозначенной груди не видно. Возможно, процарапать горизонтально расположенную фигуру было сложнее. Женщина полностью обнажена, хотя несколько поперечных рисок на левой ноге, кажется, указывают на наличие какого-то чулка (Рис. 1, 2).
Рис. 1. Граффито из Золотых ворот. Фото (раскопки С.А. Высоцкого 1981 г.)
(Рис. 2. То же граффито, прорись по фотографии )
Приведённое изображение занимает собой часть целого, склеенного при реставрации из двух, куска цемяночной штукатурки (22 x 13 см), ранее частично опубликованного автором находки С. А. Высоцким в монографии «Киевские граффити XI-XVII вв.» под № 30120.
Здесь помещено погрудное изображение лысого (?) человека в профиль и однострочная надпись: «Господи, по[мози] рабу Дми[тру]». На таблице VI в книге Высоцкого (см. наш рис. 3) можно увидеть в левой стороне этого рисунка нижние части ног «партнёрши» и туловища «партнёра» приводимого нами изображения.
Судя по глубине и толщине линии рисунка, «портрет Дмитра» и «любовная сцена» разновременны: профиль с надписью о Дмитре процарапан чем-то тонким и неглубоко, тогда как «сцена близости» — очень основательно, «с чувством». Думаем, что надпись: ГИ ПОМО[ЗИ], которой касается левая рука «партнёра» также относится к «дмитровской композиции», так как процарапана намного тоньше. Вероятно, вся композиция с профилем появилась раньше.
Об обстоятельствах находки этого куска штукатурки, как и ряда других, С. А. Высоцкий писал:
«...Летом 1981 г. во время восстановления Золотых ворот обнаружено несколько фрагментов древней штукатурки XI в. с начертанными на них надписями и рисунками. Куски штукатурки лежали на глубине примерно 2,5 м от уровня современной поверхности земли и относились к несохранившейся южной части западной стены ворот. В склеенном виде они представляют собой куски отделочного раствора шириной 13-13,5 см, чередовавшегося первоначально с рядами плинфы, образуя кладку с утопленными рядами. Снизу и сверху штукатурка подрезана фаской, поверхность её гладкая, хорошо затёртая».
(Рис. 3. Фото и прорись граффити № 301. Таблица VI, по С. А. Высоцкому)
Можно лишь гадать о том, кто и при каких обстоятельствах нацарапал рассматриваемый рисунок на стене Золотых ворот. Портретная тщательность изображения мужчины и его платья говорит о том, что это либо сам автор, либо кто-то из его знакомых, кого он увидел в подобной ситуации. Если же это — автопортрет, то, возможно, он фиксировал уже случившееся или же передавал эротическую фантазию «неизвестного художника».
(Рис. 4. Место находки фрагмента штукатурки с граффито № 301 на плане Золотых ворот, по С. А. Высоцкому)_
Естественно, попадись нам на глаза аналогичное современное граффито, оно справедливо будет оценено как непристойное. Но по прошествии столетий подобное произведение интимного жанра воспринимается совсем по-иному, как сказали бы философы — экзистенциально, ибо ничто так не трогает нашего современника, как столкновение с прошлым в его непреходящей человеческой сущности".
(С.)
@темы: Историческiй альманахъ